Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса III
Подумал: «Мне-то здесь делать определенно нечего. Но не уходить же прямо сейчас, огорчая беднягу немца и подавая дурной пример остальным».
Подумал: «Но книга-то, книга. «Книга перемены мест слагаемых», которая значилась в объявлении – как быть с ней?» Хотел спросить, не откладывая, но вдруг забыл, как по-немецки «приснилась», поэтому промолчал.
Файх, тем временем, предложил:
– А теперь давайте знакомиться. Буду чрезвычайно благодарен, если каждый из присутствующих сообщит свое имя и расскажет, когда и зачем начал учить немецкий язык. И, самое главное, почему вы пришли на эту встречу? Чего от нее ждали? Это мне особенно интересно. Пожалуйста, не стесняйтесь говорить вслух и не бойтесь делать ошибки. Самое главное условие успешного обучения чему бы то ни было – не бояться.
– Ну, мой случай совсем простой, – сказала толстуха. – Я восемь лет была замужем за вашим земляком и заговорила как миленькая, в первый же год. Но мы с мужем расстались, честно поделив имущество и друзей – в том смысле, что все досталось ему – я вернулась домой и в последнее время чувствую, что без практики начинаю терять язык, как в Германии почти забыла литовский, который теперь с трудом вспоминаю, а ведь был почти как родной. Очень обидно было бы остаться еще и без немецкого. Чтение – хорошее дело, но его явно недостаточно, а смотреть кинофильмы, вслух отвечая на реплики героев, как-то чересчур эксцентрично, даже для меня. Затем и пришла сюда – чтобы просто поговорить по-немецки с живым человеком. Такую возможность грех упускать.
– Прекрасно, – улыбнулся Файх. – По крайней мере, вы определенно не обманулись в своих ожиданиях. Но вы так и не представились.
– Марина. И, кстати, можно на «ты».
– Хорошо, – кивнул немец. – Мне тоже нравится на «ты». А вам, молодой человек?
Мальчишка покраснел почти до слез, но ответил твердо:
– Да, ко мне можно обращаться на «ты». Я не возражаю.
Он говорил с чудовищным даже для иностранного уха акцентом, но Файх и бровью не повел.
– Спасибо. А теперь расскажи о себе.
– Меня зовут Эрик. В нашей школе не преподают немецкий язык, поэтому я учу его сам. Я мечтаю уехать в Германию, потому что там есть Нойшванштайн[3], самый прекрасный замок на земле. Раньше в нем жил король Людвиг Баварский, а теперь сделали музей. Возможно, мне удастся найти в Нойшванштайне работу – сторожем, садовником, водителем, кем угодно, мне все равно. Или хотя бы поселюсь где-нибудь рядом. Я хочу этого больше всего на свете. Я пришел сюда потому, что еще никогда не говорил с настоящими немцами. Сосед моего одноклассника учит немецкий язык в университете и иногда соглашается со мной поговорить, но это случается редко.
– Потрясающе, – сказал Файх. – Вот это цель! В жизни не встречал человека, у которого была бы более уважительная причина заговорить по-немецки. Я горжусь знакомством с тобой, Эрик. И рад, что могу немного тебе помочь.
– То есть мне можно будет еще прийти? – обрадовался мальчишка.
– Конечно можно. А если тебе нужно получить разрешение родителей, я могу написать им письмо. Как будто у нас бесплатные летние курсы… Впрочем, почему «как будто»? Курсы и есть.
Эрик помотал головой.
– Не надо! Я живу с бабушкой. Она письма испугается. Особенно если по-немецки. Она вообще всего непонятного боится. Зато если я говорю, что иду заниматься, отпускает без лишних вопросов, хоть до ночи можно гулять. Главное прихватить с собой какую-нибудь тетрадку, – и он выразительно помахал в воздухе большой толстой тетрадью в черной обложке. – Везде с ней хожу.
– Я тоже так в школе делала, – оживилась девица с синими волосами. – Только мне приходилось таскать с собой целый рюкзак, одинокая тетрадка мою маму не убедила бы.
Она говорила почти идеально, только почему-то немного нараспев, вопреки требованиям немецкой фонетики, растягивая гласные.
– Меня зовут Габия, и со мной тоже можно на «ты», – сказала она. – Я тоже учу немецкий в университете, как сосед друга Эрика. Уже, собственно, заканчиваю, остался последний год. А начала учить тоже в школе, правда, не сама. На курсы ходила. Знаете почему? Чтобы не заикаться! Мне школьный психолог сказала, что иностранные языки иногда помогают. А рядом с домом были только курсы немецкого, вот я и пошла.
– И как, помогло? – заинтересовался Файх.
– Отчасти, – улыбнулась Габия. – По-немецки я, как видите, говорю почти нормально. А по-литовски заикаюсь, как в детстве, иногда родная мать ни слова понять не может, хоть записками объясняйся. И, кстати, по-английски та же беда, хотя вроде бы тоже иностранный язык. Еще испанский начинала учить и почти сразу бросила – никакого от него толку, все равно заикаюсь. Честно, я не вру!
– Поразительно, – обрадовался Файх. – Впервые о таком слышу.
– Все так говорят, – кивнула Габия. – Включая моих преподавателей и дюжину логопедов с невропатологами, толку от которых было не больше, чем от испанского. Даже меньше, честно говоря. Ай, ладно. К черту их всех. По крайней мере, с немецким все хорошо, жалко только дома и с друзьями по-немецки особо не поговоришь… Но пришла я, кстати, не поэтому. В смысле, не для того, чтобы лишний раз по-немецки поболтать. А только потому что я вас не знаю.
– Интересная причина, – Фабиан Файх озадаченно покачал головой. – Если бы я ходил на встречи со всеми, кого не знаю, у меня бы, пожалуй, даже на сон времени не осталось.
– Нет-нет-нет, не со всеми подряд! Просто я как раз специализируюсь на современной немецкой литературе. И диплом на эту тему буду писать. Думала, вообще всех современных немецких писателей знаю, и тут вдруг совершенно незнакомое имя. Еще и место такое… нелепое. Я в «Зодиак» часто захожу за тибетскими благовониями, и никаких литературных вечеров здесь до сих пор никогда не было. Я еще подумала, наверное, вы автор какой-нибудь эзотерической литературы, это бы все объяснило – кроме, пожалуй, немецкого языка. Вот и пришла, чтобы разобраться. Но, кстати, почему встреча именно в этой лавке, все равно не поняла.
– Очень просто, – улыбнулся Файх. – Квартира, которую для меня сняли, находится в этом же доме, только вход с другой стороны. В Вильнюсе я никогда прежде не был, города совсем не знаю, и эта лавка оказалась первым местом, куда я зашел разузнать об аренде помещения на вечер. И договорился с хозяином быстрее, чем понял, куда попал. Но подумал – ладно, поглядим, что получится, если моя затея провалится, значит так тому и быть. Во всем, что касается литературы, я фаталист. Однако, как видите, все получилось. Я бы и одному ученику обрадовался, а тут такая прекрасная компания, нечасто мне так везет.
– А я всегда ставлю машину в этом дворе, – неожиданно сказал длинный блондин с детским лицом. – Работаю неподалеку. И мне давно было интересно: что это за магазин такой – «Зодиак»? Чем торгует? Но всегда почему-то забывал посмотреть. Когда вспоминал, уже шел, например, по Тоторю, или сидел в машине, лень было возвращаться, откладывал на завтра. И только сегодня утром вспомнил вовремя, подошел, увидел, что магазин еще закрыт, а на двери висит ваше объявление. Так удачно совпало.
Он говорил очень медленно, иногда с явным трудом подбирая слова, но, похоже, довольно правильно. Хотя, конечно, глупо полагать, будто способен вот так сходу определить чужой уровень владения языком, который сам-то бросил учить лет пятнадцать назад и с тех пор практически не использовал.
– Удачно совпало, – повторил Файх. – У вас, кстати, узнаваемое берлинское произношение. Вы там жили? Довольно давно, да? Уже подзабыли порядком?
– Я никогда не жил в Берлине. В Берлине вырос мой друг. Он меня учил. Поэтому, наверное, такое произношение. А потом друг умер. И я думал, надо бы постараться забыть немецкий язык, он мне больше не понадобится. Для работы мне нужен английский, его совершенно достаточно. Но все равно не забыл, хотя прошло уже почти четыре года. И когда я увидел объявление, решил: надо пойти послушать и может быть немножко поговорить. Не знаю, зачем. Просто… Просто я очень скучаю.
И после короткой, но звонкой как выстрел паузы добавил:
– Меня зовут Даниэль. И, да, лучше на «ты». Это так странно – слышать, как кто-то говорит мне по-немецки «вы». Никогда еще так не было.
– Спасибо, Даниэль, – сказал Файх. – Хорошо, что ты сегодня сюда пришел. На твоем месте я бы относился к языку как к наследству, которое мне оставили. Собственно, я и есть на твоем месте. У меня тоже был близкий друг, музыкант. Иногда от нечего делать учил меня бренчать на гитаре, и теперь, когда его больше нет, я специально играю хотя бы раз в неделю, чтобы не забыть тот десяток простых аккордов, которые мы успели разучить, хотя абсолютно бездарен, да и пальцы болят. Но выхода нет, больше он мне ничего не оставил, наследство не выбирают, какое есть, то и приходится хранить.
